Неточные совпадения
Вронский любил его и зa его необычайную физическую силу, которую он большею частью выказывал тем, что мог пить как бочка, не
спать и быть всё таким же, и за большую нравственную силу, которую он выказывал
в отношениях к начальникам и товарищам, вызывая к себе страх и уважение, и
в игре, которую он вел на
десятки тысяч и всегда, несмотря на выпитое вино, так тонко и твердо, что считался первым игроком
в Английском Клубе.
Взлетела
в воздух широкая соломенная шляпа,
упала на землю и покатилась к ногам Самгина, он отскочил
в сторону, оглянулся и вдруг понял, что он бежал не прочь от катастрофы, как хотел, а задыхаясь, стоит
в двух
десятках шагов от безобразной груды дерева и кирпича;
в ней вздрагивают, покачиваются концы досок, жердей.
Клим не помнил, три или четыре человека мелькнули
в воздухе,
падая со стены, теперь ему казалось, что он видел
десяток.
На самом деле далеко не всё число наказанных телесно
попадает в ведомость:
в ведомости Тымовского округа показано за 1889 г. только 57 каторжных, наказанных розгами, а
в Корсаковском только 3, между тем как
в обоих округах секут каждый день по нескольку человек, а
в Корсаковском иногда по
десятку.
Мне случалось не раз, бродя рано по утрам,
попадать нечаянно на место тетеревиного ночлега;
в первый раз я был даже испуган: несколько
десятков тетеревов вдруг, совершенно неожиданно, поднялись вверх столбом и осыпали меня снежною пылью, которую они подняли снизу и еще более стряхнули сверху, задев крыльями за ветви дерев, напудренных инеем.
По дороге из Ключевского завода
в Самосадку
в стороне валялись уже
десятки палых лошадей.
Большая квадратная зала с зеркалами
в золоченых рамах, с двумя
десятками плюшевых стульев, чинно расставленных — вдоль стен, с олеографическими картинами Маковского «Боярский пир» и «Купанье», с хрустальной люстрой посредине — тоже
спит и
в тишине и полумраке кажется непривычно задумчивой, строгой, странно-печальной.
Он стоял около своего номера, прислонившись к стене, и точно ощущал, видел и слышал, как около него и под ним
спят несколько
десятков людей,
спят последним крепким утренним сном, с открытыми ртами, с мерным глубоким дыханием, с вялой бледностью на глянцевитых от сна лицах, и
в голове его пронеслась давнишняя, знакомая еще с детства мысль о том, как страшны спящие люди, — гораздо страшнее, чем мертвецы.
В крепостное время из Кукарского завода особенно много налетало
напастей по окрестностям: главный управляющий тогда пользовался неограниченной властью и гнул
в бараний рог
десятки тысяч безответных людей.
Все еще вперед — по инерции, — но медленней, медленней. Вот теперь «Интеграл» зацепился за какой-то секундный волосок, на миг повис неподвижно, потом волосок лопнул — и «Интеграл», как камень, вниз — все быстрее. Так
в молчании, минуты,
десятки минут — слышен пульс — стрелка перед глазами все ближе к 12, и мне ясно: это я — камень, I — земля, а я — кем-то брошенный камень — и камню нестерпимо нужно
упасть, хватиться оземь, чтоб вдребезги… А что, если… — внизу уже твердый, синий дым туч… — а что, если…
В окнах действительно сделалось как будто тусклее; елка уже
упала, и
десятки детей взлезали друг на друга, чтобы достать себе хоть что-нибудь из тех великолепных вещей, которые так долго манили собой их встревоженные воображеньица. Оська тоже полез вслед за другими, забыв внезапно все причиненные
в тот вечер обиды, но ему не суждено было участвовать
в общем разделе, потому что едва завидел его хозяйский сын, как мгновенно поверг несчастного наземь данною с размаха оплеухой.
Неделю я провел верхом вдвоем с калмыком, взятым по рекомендации моего старого знакомого казака, который дал мне свою строевую лошадь и калмыка провожатым.
В неблагополучных станицах мы не ночевали, а варили кашу и
спали в степи. Все время жара была страшная.
В редких хуторах и станицах не было разговора о холере, но
в некоторых косило
десятками, и во многих даже дезинфекция не употреблялась: халатность полная, мер никаких.
За нею виднелось несколько
десятков мелких головастиков, большая часть которых была вызвана защитой, и, наконец,
в особой лохани, широко разинув
пасть, нервно плескалась щука, относительно которой Громобой был долгое время
в нерешительности, вызвать ли ее
в качестве свидетельницы или же посадить на скамью обвиняемых
в качестве укрывательницы, так как большая часть оставивших отечество пискарей была ею заглотана.
Матвей думал, что далее он увидит отряд войска. Но, когда пыль стала ближе и прозрачнее, он увидел, что за музыкой идут — сначала рядами, а потом, как
попало,
в беспорядке — все такие же пиджаки, такие же мятые шляпы, такие же пыльные и полинялые фигуры. А впереди всей этой пестрой толпы, высоко над ее головами, плывет и колышется знамя, укрепленное на высокой платформе на колесах. Кругом знамени, точно стража, с
десяток людей двигались вместе с толпой…
Для этого нужно мне приехать
в Петербург — шепнуть маклеру, что вот, мол, хочу я продать тысяч на триста акций, «только, мол, ради бога, это между нами, уж лучше я вам заплачу хороший куртаж, только молчите…» Потом другому и третьему шепнуть то же самое по секрету, и акции мгновенно
падают на несколько
десятков рублей.
Два огромных черных крыла взмахнули над шляпой, и косматое чудовище раскрыло обросшую волосами
пасть с белыми зубами. Что-то рявкнуло, а затем захохотало раскатами грома. Пара свиней, блаженствовавших
в луже посередине улицы, сперва удивленно хрюкнули, а потом бросились безумным бегом во двор полицейского квартала, с
десяток кур, как будто и настоящие птицы, перелетело с улицы
в сад, прохожие остановились, а приставиха вскрикнула — и хлоп
в обморок.
Здесь он недурно исполнял роли благородных отцов и окончил мирно свое земное странствие
в Москве, каким-то путем
попав на небольшие роли
в Малый театр. Иногда
в ресторане Вельде или «Альпийской розе» он вспоминал свое прошлое, как он из бедного еврейского местечка на Волыни убежал от родителей с труппой бродячих комедиантов, где-то на ярмарке
попал к Григорьеву и прижился у него на
десятки лет.
Когда вода
спала на три четверти аршина, подошла партия бурлаков из Кыновского завода. Нужно было дорожить временем, чтобы не запоздать. Новые бурлаки нанесли самых невеселых новостей, которые главным образом вертелись около «убивших» барок на камнях, то есть между Уткой и Кыном. Их считали
десятками. Вообще нынешний сплав задался совсем не
в пример прошлым годам, и получалась невероятная цифра крушений, когда еще не было пройдено и половины пути.
Чусовой; случайные гости на прииске — вороняки, т. е. переселенцы из Воронежской губернии, которые
попали сюда, чтобы заработать себе необходимые деньги на далекий путь
в Томскую губернию; несколько
десятков башкир, два вогула и та специально приисковая рвань, какую вы встретите на каждом прииске, на всем пространстве от Урала до Великого океана.
Расставив
десятка полтора разных поставушек по таким местам, где добыча казалась вероятною, воротясь поздно домой, усталый, измученный от ходьбы на лыжах, — не вдруг заснешь, бывало, воображая, что, может быть,
в эту минуту хорек, горностай или ласка
попала в какую-нибудь поставушку,
попала как-нибудь неловко и потому успеет вырваться
в продолжение зимней, долгой ночи.
— Владимир Михайлыч! Ладно.. Ведь я беспутная голова был смолоду. Чего только не выкидывал! Ну, знаете, как
в песне поется: «жил я, мальчик, веселился и имел свой капитал; капиталу, мальчик, я решился и
в неволю жить
попал». Поступил юнкером
в сей славный, хотя глубоко армейский полк; послали
в училище, кончил с грехом пополам, да вот и тяну лямку второй
десяток лет. Теперь вот на турку прем. Выпьемте, господа, натурального. Стоит ли его чаем портить? Выпьем, господа «пушечное мясо».
Систему воспитания он имел свою, и довольно правильную: он полагал, что всякий человек до десяти лет должен быть на руках матери и воспитываться материально, то есть
спать часов по двадцати
в сутки, поедать неимоверное количество картофеля и для укрепления тела поиграть полчаса
в сутки мячиком или
в кегли, на одиннадцатом году поступить к родителю или наставнику, под ферулой которого обязан выучить полупудовые грамматики и лексиконы древнего мира и
десятка три всякого рода учебников; после этого, лет
в восемнадцать, с появлением страстей, поступить
в какой-нибудь германский университет, для того чтобы приобресть факультетское воспитание и насладиться жизнию.
Однажды мы едва не утонули
в какой-то трясине, другой раз мы
попали в облаву и ночевали
в части вместе с двумя
десятками разных приятелей из «стеклянного завода», с точки зрения полиции оказавшихся подозрительными личностями.
…Я стою
в сенях и, сквозь щель, смотрю во двор: среди двора на ящике сидит, оголив ноги, мой хозяин, у него
в подоле рубахи
десятка два булок. Четыре огромных йоркширских борова, хрюкая, трутся около него, тычут мордами
в колени ему, — он сует булки
в красные
пасти, хлопает свиней по жирным розовым бокам и отечески ласково ворчит пониженным, незнакомым мне голосом...
Мы напились чаю, потом сварили
в том же чайнике похлебку из убитого Костей рябчика и вообще блаженствовали. Жар свалил, и начиналась лучшая часть горного дня. Отдохнув, мы отправились опять на шихан, с которого открывался чудный вид на
десятки верст. Вообще время провели очень недурно и вернулись к балагану только
в сумерки, когда начала
падать роса. Горные ночи холодные, и мы решили
спать в балагане. Постель была устроена из горного иван-чая, который достигает высоты человеческого роста.
Когда после сдачи карт мрачным Прокопием Васильевичем Масленников раскрыл свои карты, сердце его заколотилось и сразу
упало, а
в глазах стало так темно, что он покачнулся — у него было на руках двенадцать взяток: трефы и черви от туза до
десятки и бубновый туз с королем. Если он купит пикового туза, у него будет большой бескозырный шлем.
Иль я уж и
в самом деле из ума выжил, или что, и сам не понимаю; а только вдруг, на шестом
десятке, под сюркуп полицейский
попал!
Когда Смолокуров домой воротился, Дуня давно уж
спала. Не снимая платья, он осторожно разулся и, тихонечко войдя
в соседнюю комнату, бережно и беззвучно положил Дуне на столик обещанный гостинец —
десяток спелых розовых персиков и большую, душистую дыню-канталупку, купленные им при выходе из трактира. Потом минуты две постоял он над крепко, безмятежным сном заснувшею девушкой и, сотворив над ее изголовьем молитву, тихонько вышел на цыпочках вон.
Будьте настороже, м-р Вандергуд: вы
попали в поле его зрения и его интересов, и теперь уже
десятки глаз следят за вами… а может быть, и за мной.
Главное управление по делам печати, случалось, забраковывало одно за другим
десятки лиц, представлявшихся на утверждение, и журнал
попадал в совершенно безвыходное положение.
Сюсин берет кролика и со смехом ставит его против
пасти удава. Но не успевает кролик окаменеть от ужаса, как его хватают
десятки рук. Слышны восклицания публики по адресу общества покровительства животным. Галдят, машут руками, стучат. Сюсин со смехом убегает
в свою каморку.
Построили дом с паркетными полами и с флюгером на крыше, собрали
в деревнях с
десяток старух и заставили их
спать под байковыми одеялами, на простынях из голландского полотна и кушать леденцы.
Но больные все прибывали, места не хватало. Волей-неволей пришлось отправить
десяток самых тяжелых
в наш госпиталь. Отправили их без диагноза. У дверей госпиталя, выходя из повозки, один из больных
упал в обморок на глазах бывшего у нас корпусного врача. Корпусный врач осмотрел привезенных, всполошился, покатил
в полк, — и околоток, наконец, очистился от тифозных.
Стоило для этого только Адольфу Адольфовичу
попасть к ним
в то время, когда полученная не особенно давно подачка от Николая Леопольдовича была истрачена, а просил новую было рано, и предложить с своей стороны несколько
десятков рублей.
В миг неистовая толпа ринулась на него, вцепилась
в него
десятками рук и потащила снова на вече, нанося чем
попало ему удары.
Светлый праздник. Вчера купил
десяток яиц, кулич и пасху. У заутрени был у Владимирской. Купечества было видимо-невидимо! Христосовался семьдесят два раза, не считая младенцев. Нарочно считал. После заутрени пил чай дома и разговлялся. После чая лег соснуть. Засыпая, думал: какие счастливые люди попы и сколько денег собрали они во время Великого поста и сколько соберут их еще на Святой! Вот уж
в попы хоть грамотный, а ни за что не
попадешь!
В пестроте и грязных тонах его окраски было что-то скучное, надоедливое и безвкусное, напоминавшее о
десятках людей, которые жили
в этой квартире до Рыбаковых,
спали, говорили, думали, делали что-то свое — и на все наложили свою чуждую печать.
Несколько
десятков тысяч человек лежало мертвыми
в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и
пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского.
И сознание, что, ложась
спать, я мог
в рассеянности не запереть на ключ двери моей спальни, заставляет меня
десятки раз вскакивать с постели и с дрожью ужаса ощупывать замок.